Павел Александрович Дилендик был человеком во всех смыслах безупречным – выходец из крестьян, с низшим образованием, большевиком он стал в 1918 году в двадцатидвухлетнем возрасте. Служил в Красной Армии, был командиром 59 отдельного дивизиона при ЧК Абхазской Республики, а до этого, в 1919-м командовал чекистским батальоном в Симбирске. Здесь на его безупречной чистоты мундире и появилось первое пятнышко, когда в 1921-м году общее собрание личного состава постановило на год исключить комбата из партии за пьянство. После этого пить он, видимо, бросил и в марте 1923-го постановлением партколлегии Симбирской Контрольной Комиссии был восстановлен в рядах ВКП(б) с сохранением партстажа, поскольку за проведенное вне ипартии время ни в чем антипартийном замечен не был и занимал ряд ответственных должностей, в том числе служил в губмилиции, состоял членом Губсуда и даже учился на высших юридических курсах, а туда, как вы понимаете, кого попало не пошлют.

Беда пришла, откуда не ждали – из секретариата райкома партии. Оттуда в октябре 1926 года в объединенную ячейку ВКП(б) Губсуда и Прокуратуры поступил «сигнал» о том, что товарищ Дилендик поддерживает связь с чуждым элементом, каковым, несомненно, являлся его тесть-нэпман Пейман Розанов. Пройти мимо такого вопиющего факта товарищи-коммунисты, конечно же, не могли и 4 октября собрали заседание бюро партийной ячейки.

Представ пред лицом своих товарищей, вину в отходе от партии «подсудимый» категорически отрицал. Что же касается женитьбы, то, предлагая в 1919 году руку и сердце дочери обыкновенного приказчика, лихой красный командир никак не мог знать, что со временем тот превратится в классово чуждой их семье непмана. Зато жена оказалась настоящим другом и товарищем, следуя за мужем везде, куда бы его не бросала партия: и на службу в различные подразделения ЧК, и на подавление восстаний, и на фронты Гражданской… Единственной же ее наградой за женскую верность стал туберкулез.

В Ульяновск семья вернулась в 1924 году совершеннейшими пролетариями, не имевшими за душой ничего, даже пресловутых пролетарских цепей. Подыскать крышу над головой Дилендику помог его товарищ по службе Толстиков, присоветовав квартиру в доме, где жил сам. Однако та оказалась очень сырой и для проживания страдающей туберкулезом женщины совершенно непригодной.

Вот тогда на выручку и пришел Пейман Розанов, поселивший дочку с мужем в двух комнатах на третьем этаже арендуемого им дома, где и сам жил этажом ниже. Поселил, между прочим, не бесплатно, а за семь рублей в месяц.

Тем не менее, несмотря на то, что тесть являлся близким родственником, как в кровном, так и в пространственном смысле, никакой связи с ним у Дилендиков не было, даже в гости друг к другу они не ходили, в связи с чем идейно замаранным и оторвавшимся от партии Павел Александрович себя не считал, продолжая активно работать в ячейке, будучи постоянным членом ее бюро.

В прениях выступили все присутствовавшие на заседании и, судя по протоколу, каждый из них чувствовал себя очень неуютно из-за того, что приходится рыться в чужом белье и не понятно кому доказывать совершенно очевидные вещи. Но партийная дисциплина того требовала, и они, вынужденные подчиниться, старались убедить этого самого не известно кого в полной невиновности своего товарища, всячески подчеркивая его революционные и боевые заслуги, а, главное, полное отсутствие каких бы то ни было связей с неправильным родственником.

«По приезде в Ульяновск, Дилендик принимался у меня на службу в Губмилицию, – говорил член бюро товарищ Лысенко. – Материально он тогда был очень плох, и этот кризис у него продолжается длительно. В квартире я у него бывал, и кроме своих, никогда никого не встречал, в частности, тестя. Квартира Дилендика совершенно изолирована от квартиры тестя… Как уклонов, так и отрыва от партработы за время работы с Дилендиком я никогда не наблюдал».

«О проживании Дилендика в одном доме с тестем мы знаем, но вопрос этот никогда не ставился на партячейку потому, что мы не наблюдали плохого в работе Дилендика и связи с тестем… Я у Дилендика бывал, и никогда у него на квартире ни тестя, ни тещу не встречал», – вторил товарищу Лысенко товарищ Ландышев.

Подозрения в связях Павла Александровича с буржуазной родней называли безосновательными и другие члены бюро – Фельдман, Елкин и Аверченко, подтвердившие, что никогда не видели Пеймана Розанова у товарища дома.

И лишь некто Калинин высказался более обтекаемо и менее определенно: «Нам не приходится считать, что товарищ Дилендик находится в нормальной обстановке. Хотя он живет самостоятельно, но все же связь имеет с тестем, и ожидать от этого ничего хорошего не приходится. Несмотря на то, что общего между ними нет ничего, необходимо Дилендика предупредить в смысле отклонения от всякого общения с тестем. Хотя плохого о Дилендике вообще, как о члене партии сказать нельзя», – – заявил он.

Напрямую в протоколе этого не отражено, но в ходе прений, во избежание дальнейших недоразумений и кривотолков, Павлу Александровичу, скорее всего, порекомендовали с женой развестись. Во всяком случае, в своем заключительном слове, он, надо отдать ему должное, сделать это категорически отказался так как «через него и путешествия с ним в военное время она получила только туберкулез».

По итогу обсуждения, бюро ячейки пришло к выводу, «что отрыва Дилендика, как от партийной работы, так и от партсреды не имеется. Связь тов. Дилендика с тестем также ничем не подтверждена».

В общем, эта история для Павла Александровича закончилась благополучно, однако прошло меньше года, и он влип в другую.

В апреле 1923 года в Сызрани, в Парфеновском переулке был раскрыт притон, где в течение примерно полутора лет «проходило беспробудное пьянство и разврат по типу бывших домов «терпимости».

Содержателем заведения оказался некий гражданин Попов – бывший член партии, исключенный из большевистских рядов как чуждый элемент во время партийной чистки 1921 года. Уже, будучи беспартийным, Попов трижды предавался суду, как взяточник и хулиган. А заодно, они с женой предоставляли свою квартиру для кутежей и разврата. Девушек, нанимавшихся к ним в качестве домашней прислуги, супруги спаивали «и передавали на половое использование штатным посетителям», в числе каковых были работники суда, следствия, милиции, угрозыска, а также некоторые ответственные работники хозяйственных предприятий и профорганизаций, большинство из которых – члены партии Всего таковых набралось 22 человека. В том числе 7 агентов УРО, 4 нарсудьи, 2 нарследователя, 2 члена коллегии защиты, и 2 члена Губсуда, в том числе Дилендик.

В отличие от предыдущей истории, всплывшей благодаря анонимке, поступившей в райком, новый прискорбный для партийца факт был установлен в ходе полноценного расследования. А потому и «дело» разбиралось уже не на бюро партийной ячейки суда и прокуратуры, а в ГКК – Губернской Контрольной Комиссии – инстанции куда как более серьезной, представлявшей собой что-то вроде партийной службы собственной безопасности, на заседании, состоявшемся 9 августа 1927 года.

И вновь, как и десять месяцев назад, Павлу Александровичу пришлось потеть, краснеть и оправдываться: мол все было не так, а совсем по-другому и к тому же случайно.

Действительно, примерно год или полтора тому назад, Дилендик был в Сызрани где председательствовал на выездной сессии Губсуда. Заседание завершилась ближе к полуночи, когда все столовые и рестораны были уже закрыты. Между тем, организм, измотанный длинным рабочим днем, требовал пищи. Выход предложили секретарь Губсуда Иванов и защитник Томилин (оба беспартийные), пригласившие председателя «на квартиру одной известной им порядочной дамы, якобы бывшей жены пом. прокурора т. Арискина или т. Павлова» (кого точно за давностью времени Дилендик не помнил), которая в то время была замужем за неким Поповым. Принять предложение Павел Александрович, по его словам, согласился лишь после того, как указанные выше лица заверили, его что хозяева этой квартиры под судом и следствием не были, а потому не вызывают никаких подозрений.

Скинувшись по полтора рубля, служители Фемиды купили бутылку водки, два литра пива, закуску и отправились в Парфеновский переулок. Несмотря на поздний час, гостей встречал сам хозяин, которого спутники судьи представили, как мужа той самой «известной порядочной дамы», о коей они давеча рассказывали, и к тому же человека партийного.

Попов пригласил всех в столовую, извинившись за жену, которая, к сожалению, выйти к гостям не могла, поскольку лежала с высокой температурой из-за малярии. Услышав об этом, Павел Александрович предложил спутникам отужинать в его номере, куда они тут же и отправились, собрав со стола все принесенное. Таким образом, в «нехорошей квартире» в тот вечер они погостил максимум минут двадцать, – утверждал Дилендик на заседании ГКК.

На следующий день, перед самым отъездом в Ульяновск, в комнату судьи, которую он снимал в нумерах Кожевникова, постучалась плохо одетая девушка, в которой важный постоялец узнал прислугу Поповых. Гостья сообщила, что ее хозяйка мадам Попова ждет на улице и просит выйти к ней, чтобы передать письмо для ее знакомых в Ульяновске. Но член Губсуда покидать номер отказал, заявив прислуге, что, если ее хозяйке от него чего-то нужно, пускай сама к нему и поднимется.

Так никого и не дождавшись, Дилендик вскоре уехал из Сызрани.

«Заявляю, что я категорически отрицаю свою вину в посещении в доме Поповых притона, как такового», – завершил член Губсуда свои показания перед ГКК. Однако та ему, видимо, не поверила и объявиля «тов. Дилендик строгий выговор за посещение притона в доме Поповых с целью выпивки в нем совместно с беспартийными (Секретарем Суда Ивановым и защитником Томилиным)». Кроме того, Комиссия постановила «высказаться за привлечение тов. Дилендик к соответствующей судебной ответственности за дискредитацию Совограна – Губсуда, допущенную им при посещении притона Поповых в бытность свою в то время членом Губсуда и Председателем выездной сессии Губсуда».

Однако под суд Павел Александрович, скорее всего, не попал, но вот закончились на этом его злоключения, не известно.

Источники:

ГАНИ УО Ф. 48, оп.1, Д. 41. Л. 154.

ГАНИ УО Ф. 48. оп. 1. Д. 53. Л. 27, 27 об.

Владимир Миронов